Не шей ты мне, матушка, красный сарафан - Вера Мосова

– Кому-то нравится из барышни в крестьянку наряжаться, а наша Нюра, наоборот, из крестьянок в барыни пойдёт, – рассуждала Лукерья с улыбкой.

– Да! Не ко всем так судьба благоволит! – подхватила Маруся.

– Не завидуй, дочь, нехорошо это, – обратилась к ней Анфиса. – Зависть, она, как ржа, душу выедает. У каждого на роду своё написано, и надо уметь принять это с благодарностью. Не гневи Бога понапрасну. То, что отведено тебе, всё равно твоим будет. А на чужое зариться – грех большой. Лучше порадуйся за сестру.

– А это я так радуюсь! – выкрутилась Маруся.

Теперь у сестёр появились новые темы для бесед. Они порой рассуждали о поведении книжных героев, прикидывали, что было бы, поступи они как-то иначе, чем в книжке прописано. Особенно тронула девушек судьба бедной Лизы. Глаза их были влажными от слёз, когда они прочли, как несчастная бросилась в пруд.

– Вот ведь какой этот Эраст обманщик! – возмущалась Маруся. – Неужто все парни такие? Сначала посягают на девичью невинность, а когда добьются своего, тут же и отворачиваются!

– Ну, может, и не все такие, – отвечала ей Нюра. – Только лучше себя блюсти, не поддаваться греху.

– Помнишь, в прошлом годе Наташку рыжую Тихон Сивков обрюхатил? Он потом женился на ней, отец его заставил, а пересудов-то сколь было!

– Ну, да, помню, но он ведь с Лизой Марамзиной гулял тогда, а жениться на другой пришлось.

– А Лизу-то её отец тут же за кушвинского приказчика отдал, – начала вспоминать Маруся, – и, поговаривают, ребёночек у неё тоже раньше сроку народился. Тихон-то наш и тут поспел!

– Выходит, что парням всё равно, с кем гулять-миловаться? Хоть и с двумя сразу? А как же любовь тогда?

– Да промежду ног у них вся любовь! – зло бросила Маруся.

– Нет, мой Алёша не такой, он любит меня, – растерянно произнесла Нюра.

– Ага, ты доверяй, сестрица, но ухо держи востро!

– А чего ж ты так раскипятилась-то? – удивилась Нюра.

– А ничего!

Тут к ним прибежал Василко. По его хитрющему взгляду Нюра сразу всё поняла.

– Ну, говори, с чем пожаловал, – с радостной улыбкой спросила она.

– Там, за огородами, ждёт тебя Алёшка, спрашивал, не выйдешь ли к нему.

Нюра опрометью бросилась к милому, было и радостно, и боязно. Он стоял, навалившись на прясло11, и держал во рту какую-то травинку.

– Ну, здравствуй, красавица моя! – попытался он обнять её.

Нюра резко отстранилась, вдруг увидит кто.

– Похоже, я уже и не люб тебе после жениха-то, – с обидой в голосе сказал Алёша.

– Как ты можешь так думать? Негоже нам среди бела дня с тобой обниматься, я всё-таки невеста просватанная. Не ровён час, увидят да тятеньке расскажут – не сдобровать мне тогда.

– А когда стемнеет, сможешь? Приходи сюда ночью, я ждать буду. Я только на денёк выбрался из лесу с тобой повидаться, завтра обратно отправляюсь.

– Я постараюсь, Алёшенька. Отца дома не будет, он с братьями в ночное собирался, а сейчас я побегу, пока меня не хватились.

– Я буду ждать тебя в полночь!

До конца дня Нюра пребывала в тревожном ожидании. И с милым повстречаться ей хотелось, и страшно было. Да и день тянулся медленнее, чем обычно. Вечером они с Марусей пригнали коров из пасева, полили капусту на огороде, помогли матери с ужином, собрали туесок еды мужикам с собой в ночное. Вот уже и отец с братьями уехали, и спать все улеглись, и в доме тишина, а за окном всё не темнеет. Светлая июньская ночь – плохая подруга для тайных свиданий. Нюра лежала, прислушиваясь, все ли заснули. Тихо в доме, только ровное сопение спящих домочадцев слышится. Осторожно, чтоб не скрипеть половицами, пробралась она на цыпочках к двери, тихонько отворила её, вышла и с замиранием сердца спустилась с крыльца. Пробралась к воротам, с трудом отодвинула тяжёлый баут12 и выскользнула со двора. Сердце бешено колотилось в груди, когда она бежала пустынным проулком вдоль огородов. Вот уже и милый её Алёшенька шагнул навстречу, широко раскинув руки, и она, забыв обо всём на свете, окунулась в его тёплые объятия. И снова сладкие поцелуи, и снова уходящая из-под ног земля да тихий шёпот милого друга – вот и всё, что было в мире сейчас, а больше ничего и не существовало.

Они опустились на мягкую траву и сидели, обнявшись. И никакие слова не нужны были, каждый слышал стук сердца другого и желал только одного – чтоб сердца их всегда бились рядом. Так ли уж многого желали они от жизни? Но даже и эту малость не хотела им дарить судьба.

– Расскажи-ка мне, Нюра, как твоя поездка? Не обижал ли тебя твой жених? – спросил Алёша с затаённой в голосе тревогой.

– Не переживай, родной, он был добр ко мне, всё было хорошо.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе понравилось быть с твоим женихом? – слегка задиристо спросил Алексей.

– Мне было очень тоскливо без тебя, Алёшенька!

– И ни разу не возникло желания пойти за своего богатея? – пытливо выспрашивал он.

– Ну, что же ты такое говоришь? Как можешь ты думать такое? Мне ведь, окромя тебя, никто и не нужен.

И снова объятия, снова поцелуи, от которых так кружится голова. И вот земля уже поплыла куда-то, и голова вдруг оказалась на мягкой подушке из клевера, трава слегка щекочет шею, и под спиною чувствуется крепкая рука друга. А другая его рука вдруг оказывается под сарафаном, и тело пронзается сладкой дрожью. И томно, и страшно. Что же он делает? Возможно ли такое? Вот уже гладит он её колено, вот продвигается выше…

И вдруг в голове всплывает: «Эраст!»

Нюра мягко отталкивает руки любимого:

– Не спеши, родной, я ещё не жена тебе!

– А как же я могу не спешить, когда тебя другому отдают. Я хочу, чтоб ты была только моей.

– Я и буду только твоей, обязательно буду, когда… когда обвенчаемся. Отпусти меня сейчас, мне домой пора.

– Для богатея своего себя бережёшь?! – совсем неласково крикнул ей любимый.

Сердце оборвалось у Нюры в этот миг, и она со всех ног бросилась бежать к дому, не разбирая дороги и спотыкаясь.

На завалинке сидел дед Степан, словно её дожидался.

– Присядь, внучка, отдышись, – сказал он ей. – А я вот сижу тут и думаю, пошто же у нас ворота не заперты? Знать-то сильно приспичило кому-то из дому сбежать.

Нюра молча села рядом, дед обнял её, и тут слёзы обиды хлынули из её глаз. Она никак не смогла сдержать их. Хоть и понимала девица, что Алёша не желал обидеть её своими словами, что это боль его прорвалась в них, что по-прежнему любит он её, а всё равно было как-то нехорошо на душе.

– Ну, что, гулёна, на свиданье бегала? – ласково спросил дед.

Она в ответ кивнула.

– Любовь, значится? А с женихом-то как же нам быть?

– Не знаю, дедушка, – всхлипывала Нюра.

– Жених-то твой совсем тебе противен али как? – обеспокоенно спрашивал дед.

Нюра задумалась. Ничего плохого не могла она сказать про Павла Ивановича, кроме того, что она просто не любит его.

– Настолько он тебе не люб, что и жить с ним невмоготу будет? – продолжал выспрашивать дедушка. – Чем же он плох-то так?

– Да нет, дедушка, он хороший, добрый. Кабы я допрежь Алёшу не встретила, может и с Павлом Ивановичем была бы счастлива.

– А, может, еще и будешь счастлива? Это кровь в тебе сейчас играет молодая, а повзрослеешь и поймёшь, что отец с матерью только добра тебе желают. Ты, девонька, главное – глупостев не наделай, а жизнь, она разберётся, что к чему, она всё расставит по своим местам.

Вдруг в воротах неслышно появилась Анфиса:

– И чего вы тут бу-бу-бу устроили, спать людям не даёте?

– Да вот, я, как всегда, бессонницей маюсь, а тут внучка вышла по нужде, мы и заболтались, зарю дожидаемся, – ответил дед.

– Тебя, Нюрка, то не добудишься, то ты сама другим спать не даёшь! – заворчала матушка. – А ну-ка, марш домой! А вы, тятенька, тоже хороши, затеяли тут посиделки!

Дед Степан поднялся со словами:

– Пойдём внучка, попробуем заснуть, пока совсем не рассвело. А то мы с тобой и впрямь неправильно ведём себя, людям спать не даём.

Нюра послушно отправилась за дедом. Только разве ж заснёшь после такого? Она лежала и вспоминала своё ночное свидание в мельчайших подробностях. И чего это она на Алёшеньку обижаться вздумала? Ясно же, как божий день, что он истосковался по ней. Он сомневается в её верности. А как же иначе? Ведь она же ездила не к тётке в гости, а к жениху! Он, бедный, может, извёлся весь от ревности, а она убежала, да ещё обиделась. Теперь опять тосковать будут оба. А может, не стоило его отталкивать? Отдалась бы своему чувству, уступила. Может, и лучше бы всё разрешилось. Разве Алёшенька бросил бы её, как Эраст бедную Лизу? Пали бы тятеньке в ноги, повинились да и попросили родительского благословения. Ну, поругался бы он, пусть даже выпорол её, а потом и благословил. Куда б ему было деваться-то? Ради счастья можно и через срам пройти. Но что-то всё-таки подсказывало ей, что поступила она правильно.